Тыреть 1 →

Санкт-Петербург

Дорогая Лёля. Ты просила писать о чем-нибудь прекрасном. Прости, что мне не удаётся. Вокруг меня некрасиво. Я смотрел, правда. И происходит некрасивое. И изнутри тоже ни черта хорошего не вытащить, там пустота и слякоть. И, кажется, температура.

Вчера, буквально через десять минут после моей вынужденной капитуляции, как раз когда я писал тебе открытку в больничном сквере, меня настигла очередная инъекция небесной кары.

Да. Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл. Но вот от тёток с сигналом воздушной тревоги вместо голоса так просто не сдрыснуть.

Села рядом. Говорит, не боись, тут нас никто не услышит. Это меня как раз очень испугало. Она в карман полезла, говорит, клятву Гиппократа не давала, тайн беречь не обязана. Поэтому вот любви твоей адрес. И тыкает мне в нос бумажкой с логотипом какой-то присыпки.

Я испепелил её, конечно, взглядом, но толку. Глаза у неё хитрющие, бесстыжие, с прищуром. У вас, спрашиваю, кабельное отключили? Что вы тут Санта-Барбару устроили?

Вот я всегда сначала скажу, а потом только подумаю — зачем? Зачем вообще рот открывал? Ничему тебя жизнь, Слава, не учит. Бабкин ответ был громок, расплывчат и сводился в основном к одному: не для того она своей задницей и репутацией рисковала, чтобы я сейчас выкобенивался.

«А для чего?» — искренне поинтересовался я.

Она ничего не ответила. Но по её лицу стало ясно: живым мне с этой скамейки не подняться. И такая на меня злость напала, что я тоже стал орать. Представляешь, я — орать!

«Отвалите, женщина! – Вопил. — И адрес свой засуньте туда, чем рисковали! Что вам всем от меня надо?»

Я, наверное, и младенцем так не горланил.

А она молчала. Будто только того и ждала. Потом покачала головой, встала и поплелась обратно. Перед тем как совсем скрыться, видимо, решила, что я уже не вижу, обернулась и перекрестила.

Чем закончилось, думаю, понятно по штампу.

Лёля. Это всё.